Катрин вновь начала нервничать. Совсем свихнулась с этим оружием. Ведь не о новой игрушке нужно думать и не о руках, давно лишенных плоти, что ложились во тьме на плечи. Узкая лента тракта, пусть и не быстро, но приближала отряд к залитым солнцем вершинам. Зрелище белоснежных ледяных шапок, венчающих горные пики, вселяло страх. Правда, Даллап говорил, что дорога пересекает горную цепь в самом благоприятном месте, да и перевал не слишком-то неприступен.
Пообедали наскоро. Все понимали, что нужно двигаться вперед, пока благоприятствует погода. Даллап предполагал, что скоро отряду встретится купеческий обоз. Дорога во владения леди Нидд действительно одна-единственная, разминуться трудно. Катрин морщилась, она предпочла бы никого не встречать до самого города.
Через сутки маленький отряд порядком углубился в горы. Как-то сразу стало прохладней. Дрова для ночного костра пришлось отыскивать общими усилиями. Скалистые склоны вокруг не изобиловали растительностью.
Ночью путников никто не посещал, ни в реальности, ни во сне. Утром выспавшаяся и повеселевшая Катрин ощутила искреннюю благодарность к безымянному призраку. Стыдно, конечно, собственной черствости, но странница чувствовала себя пока все-таки больше живой, чем наоборот. С мертвецами общаться мы как-нибудь потом научимся.
День прошел в непрерывном движении. Тянулся бесконечный подъем, и это соответствующим образом сказывалось на ногах путников. Белесая безропотно тянула телегу, но и ее взор все чаще с укором останавливался на не желающих приближаться вершинах. Временами Даллап принимался рассказывать одну из своих многочисленных военно-походных историй. Его слушали с благодарностью, но и у ветерана ненадолго хватало дыхания развлекать друзей.
В сумерках отряд остановился на узком голом плато. Путники забились под защиту скальных обломков. Вдоль ущелья дул сильный ветер. Дрова предусмотрительно прихватили из попавшейся днем буковой рощи. Запылал маленький костерок, сразу стало веселее. Ночью кто-то выл, но как-то неубедительно. Наверняка обычные волки. Такие мелочи сну путешественников уже не мешали.
На следующий день неожиданно обнаружилось, что отряд находится глубоко в горах. Дорога змеилась по дну все более сужающегося ущелья. С обеих сторон высились отвесные склоны, в высоту которых отказывался верить взгляд. Глупо признавать, но горы оказались ну уж очень большими.
За ужином все говорили шепотом. Сидеть на дне чаши, края которой вздымались куда-то к самым звездам, было тоскливо. Огонь костра казался крошечным. Катрин чувствовала себя голой в центре гигантского стадиона, забитого недобро молчащими зрителями-гигантами. Отчего-то вспомнился едва ополовиненный кувшинчик с джином. Ничего, все крепились, и ночь прошла хоть и неуютно, но спокойно.
За следующий день Катрин осознала, что лучше гор могут быть только горы поменьше. Идти было тяжело. Подъем стал круче, стены ущелья сузились, стиснув дорогу. Рядом журчала река с водой настолько ледяной, что пить ее было почти невозможно. Путники задирали головы, разглядывая угрожающе нависшие стены. Осыпей на дороге было множество, и заполучить обвал прямо на головы представлялось вполне вероятным делом. Призывать говорить тише было излишним, спутники и так давно переговаривались шепотом.
Все вздохнули с облегчением, когда каменная узость расступилась и над головой появилось пусть не очень голубое, но все-таки небо. Погода портилась. Катрин это не удивляло, она уже давненько была знакома с законом «бутерброда Мерфи». Теперь река бормотала глубоко внизу, а тракт жался к стене ущелья. Стало еще холоднее. Путники кутались в плащи. Ингерн накинула и капюшон, из-под которого торчал лишь бледный девичий нос.
Под вечер отряд вышел к водопаду. Все невольно остановились. Пейзаж был великолепен. Многометровая водная струя каскадами ниспадала со скал, меняя цвет, от прозрачно-голубого и снежно-белого до насыщенного темно-зеленого. Слева от водопада горный склон густо порос можжевельником. Крошечная хижина, притулившаяся у подножия, казалась игрушечной.
Катрин уныло оценила крутой подъем, начинающийся рядом с водопадом. Дорога перла вверх столь прямолинейно, что возникали сомнения в реальности преодоления подобного препятствия. По крайней мере, с телегой. Катрин заметила, что кобыла оценивающе смотрит туда же, и скорбно кивнула белесой единомышленнице. Ладно, о подъеме будем думать завтра. Начинать восхождение на ночь глядя не имело смысла, хотя место, несмотря на всю свою рекламную красоту, Катрин не нравилось. Так и жди каких-нибудь гостей. Хорошо, если не призрачных.
Дряхлое строение практически развалилось. Крыша просела до земли, оторванная дверь повисла на сгнившей кожаной петле. Катрин, приготовив глефу, заглянула внутрь. Свет сквозь прорехи крыши падал на груды веток и старого мха. Никого не было, но пахло так смачно, что заслезились глаза.
— Кажется, здесь кто-то сдох, — сказала она стоящему сзади Даллапу.
Ветеран опустил копье, задумчиво повел носом и авторитетно заявил:
— Животное какое-то. Трупы людей так не воняют. Вот эта горьковатость, она не от людей.
Столь тонким опытом Катрин не обладала, поэтому согласилась:
— Наверное, волчье логово. Хорошо, еще обитателей нет дома. Ночевать здесь все равно нельзя — задохнемся.
Но ночевать пришлось именно в хижине, потому что пошел дождь, а к темноте он перешел в мокрый снег.
Костер горел у двери, дым наконец нашел выход, и путешественники перестали кашлять и чихать. Ингерн начала разогревать рыбу.